Хочу быть артистом!

вкл. 30 Ноябрь 2014. Опубликовано в Театр моей судьбы

Впервые я почувствовал себя в профессии, когда, вопреки желанию отца, отправился в Тбилиси учиться «на артиста». И меня приняли в школу-студию, которой руководил Рэм Давыдович Шаптошвили. Педагогов было много по разным дисциплинам, но главным для нас были и остались навсегда Рэм Давыдович Шаптошвили и Арчил Михайлович Гомиашвили, преподававшие актёрское мастерство. За глаза мы называли их «Рэм» и «Арчил».

Арчил Михайлович Гомиашвили

Арчил Михайлович лицедействовал и руководил Русским театром им. А. Грибоедова, являясь любимцем всех тбилисцев. В Гомиашвили был заложен комедийный дар, он мог органично сыграть любые неправдоподобные ситуации. Жаль, что он так мало сыграл в кино. Остап Бендер в «Двенадцати стульях» стал вершиной его кинотворчества. Даже небольшая роль подлеца и обманщика сестры Мимино (реж. Г. Данелия) сыграна им просто мастерски! Много лет спустя я работал в Белоруссии режиссёром в городе Солигорске. Арчил Михайлович привёз к нам своё шоу «Остап Бендер на эстраде». Это было задолго до съёмок фильма Л. Гайдая. Арчил Михайлович уже примеривался к знаменитому роману, играя все роли в сопровождении очаровательнейших танцовщиц. А у Арчила Михайловича был прекрасный вкус в этом вопросе! Сорок пять лет прошло, а я всё это ясно помню. Учитель научил меня не теряться, не создавать себе врагов из друзей, любить красоту и преклоняться перед ней, быть верным Его Величеству Театру. Он научил меня читать роль, видеть образ или целый спектакль, взаимодействовать с партнёрами на сцене. Ещё больше вытаскивал из нас Рэм Давыдович Шаптошвили. Он был великолепен в работе с актёрами и, обладая великим терпением, никогда никого не унижал. Он выводил нас на нужное ему решение, умел будировать наши чувства и актёрское начало, искать то самое зерно, которое среднего актёра делает большим. Только потом я понял, что работать в театре актёру слабовольному и житейски незакалённому будет очень трудно, даже если ты обладаешь сверхталантом. Коллектив, труппа беспощадны в борьбе за место под репертуарным солнцем, за ставки, за категории, за звания. А уж за роли – тем более...

Тбилиси. Город большой и красивый. Со знаменитым Метехским замком над Курой, с богатейшей историей, оригинальным искусством живописи и монументального искусства, самобытной архитектурой и великолепными ансамблями, памятниками истории, удивительной легендой о любви Нино Чавчавадзе и Александра Грибоедова. Я часто ходил потом к захоронению той любви, чтобы тосковать душой. Особая статья грузинские театры: оперы и балета им. Палиашвили, театры им. Ш. Руставели, Марджанишвили и Александра Грибоедова. И, конечно, ТЮЗы с двойным репертуаром для детей и взрослых. А ещё кукольный, музкомедия, армянский и азербайджанский театры. Киностудия «Грузия-фильм» и прекрасные кинотеатры. В Тбилиси я впервые увидел фуникулёр. А знаменитый водный павильон Лагидзе с его вкуснейшими сиропами и хачапури! Я туда часто захаживал. Словом, город мне понравился. А я ему – не очень. Несмотря на моё поступление в школу-студию, мне отказали в прописке, а тогда это много значило. Начались мои злоключения. Я написал заявление начальнику гормилиции с просьбой прописать меня на время учёбы. Ответ получил очень скоро с резолюцией: «В прописке отказать!» Это означало полный крах моих планов и намерений, так как в театре мне сразу сказали: «Возьмём, если пропишут». Тогда я записался на личный приём к этому начальнику. Вхожу, за длинным столом сидит некто очень грозный с золотыми погонах. Выслушав меня и прочитав свою резолюцию на моём заявлении, он кратко бросил: «В Тбилиси и своих евреев хватает. Езжайте домой и найдите место учёбы там или в Москве. Всё!» Я вышел оскорблённый и, не думая о возможных криминальных последствиях такого поступка на Кавказе, написал письмо Никите Сергеевичу Хрущёву. К письму приложил своё заявление с отказной резолюцией генерала. Через день за мной приехала милиция на патрульной машине. Прямо на занятия. Меня вежливо пригласили проехать в горуправление МВД. И я, как семнадцатилетний преступник, под напутственными взглядами моих товарищей, прошагал к машине. Завели меня к тому же генералу. Он молча сверлил меня взглядом. Гляжу, перед ним лежит моё письмо Хрущёву с подчёркнутыми красными чернилами отдельными строчками. Генерал молчал. И у меня хватило мозгов просто упрямо ничего не объяснять. Наконец, генерал вздохнул, зачеркнул старую резолюцию и написал новую: «Прописать на время учёбы». Когда меня привезли обратно на занятия, в моём паспорте уже стояла временная прописка. Шаптошвили не поверил своим глазам, а потом, подхватив мой паспорт, помчался к директору театра и студии К. Вайсерману. Так я обрёл законное право дышать воздухом театра, пить воду и есть хачапури в уже упоминаемых выше «Водах Лагидзе».

Мой папа был против этого. Он считал всех артистов лодырями! Для мужчины главное – это иметь в руках ремесло, которое прокормит тебя и твою семью. Лучше всего быть сапожником! И когда он узнал, что я поступил во вспомогательный состав русского театра им. Самеда Вургуна, а потом еще по направлению поступил в театральную студию-училище в Тбилиси – он просто отказался от меня... Приехав с мамой в столицу Грузии, к родичам, которые жили в Азербайджанском районе Тбилиси, на знаменитом Авлабаре, отец разыскал меня в "театралке" на уроке тогдашней (тогда еще только Тбилисской знаменитости) Арчила Гомиашвили, которого мы все обожали. Папа застал нас в момент, когда мы, здоровые парни, хором распевали пословицу... Он не выдержал этого позора и вечером гонялся за мной по Авлабарской террасе с армейским ремнем в руках. Он был болен, слаб и еле бежал. Я спрыгнул вниз, на кучу мусора и убежал, сгорая от стыда. И только через несколько лет, когда я, вышел на сцену в роли Кочкарева (и Яичницы) в Гоголевской «Женитьбе», а в зале сидела вся наша родня, соседи и даже чужая публика, он впервые увидел, услышал и понял, что наверное, не надо было мешать... Пусть будет, как будет! Моя бабушка Зельда, спустя много лет после своей молодости, потеряв пятерых из девяти детей, пришла в театр, чтобы увидеть на сцене своего непутёвого внука Сеню. И она его увидела! По её морщинистым, как печёное яблоко, щекам текли слёзы, голова немого тряслась, руки комкали носовой платок. Она не чувствовала слёз, оглядывая зал, который, поднявшись на ноги, кричал «Браво!» её внуку Сене. Вот он на авансцене и бросает ей цветы. Зельда поднялась и вдруг, подняв руки, сказала всем вокруг: «Это мой внук Сеня! Видите!» И слёзы высыхали на её лице, а глаза гордо сияли. Она была впервые счастлива за все те годы несчастий, которые так несправедливо уготовила ей судьба. И люди, вняв голосу её сердца, вручали ей цветы, конфеты, открытки. Они сейчас были душевно созвучны, потому что у кого-то на глазах тоже золотились и серебрились капельки росы...

Возвращаюсь к годам учёбы. Она шла как у всех в то время. Днём – на занятиях, ночью разгружал с однокурсниками вагоны. Платили хорошо и сразу, а отсыпался на лекциях. Вскоре я втянулся в такой ритм, нашёл родичей на Авлабаре, друзей, встретил в труппе театра бывших бакинцев Галину Пряжникову с мужем Шлявосом. Галина была удивительно красивой женщиной. Впоследствии она перешла в театр им. Грибоедова, где работал Арчил Гомиашвили. Там же она получила звание заслуженной артистки Грузинской ССР и вернулась обратно в Баку в русский театр им. С. Вургуна. С её красотой она могла бы сделать карьеру в Москве, но не сложилось. Галя не стала «кузнецом своего счастья», достаточно рано ушла из жизни, царствие ей небесное. Приходится это повторять на страницах автобиографической книги, поскольку многих друзей и знакомых уже нет, ведь почти все они были много старше меня. Занятия в студии захватили меня целиком и полностью. Не перестаю, по сей день, удивляться педагогическому таланту Рэма Давидовича. Он заряжал нас умением весело творить и учил создавать удивительно рабочую атмосферу. По-своему вёл свои занятия Арчил Михайлович. Особо радостно он творил и вдохновлялся, когда видел красивые женские или девичьи лица. Но это присуще почти всем творческим людям, за редким исключением. Красота – это огниво, высекающее искры, из которых возгорается пламя настоящего вдохновения. Причём, это относится и к мужчинам, и к женщинам. Поклонение красоте, любви, горению не имеют возрастных границ. Удивляться этому не приходится, хотя во всех этих любовных треугольниках, прямоугольниках, квадратах и даже кругах всегда кто-то сильно страдает. Но такова жизнь, таково искусство, такова любовь с её неожиданными поворотами и разворотами. Извините за подобные лирические отступления. Творческому человеку вспоминать свою жизнь без них просто невозможно. Я объединяю в себе две творческие палитры Шаптошвили и Гомиашвили, хотя они разнятся настолько же, насколько и роднятся. Самое главное, что их объединяло – радость большого творчества. Если они и отвлекались на какой-то эпизод красоты, то всё равно возвращались, поскольку принадлежали театру безраздельно. На всю жизнь запомнились их потрясающие актёрские показы. Рэм ставил спектакли, стараясь занять нас в эпизодах и массовках. Для нас это было счастьем! Арчил Михайлович был потрясающим актёром-импровизатором и никогда не повторялся. На его спектаклях свободных мест не было никогда, и контрамарки мы добывали с боем. Из своих соучеников я почему-то особенно запомнил Леру Прокоп и Лёву Машлятина. Валерия Прокоп потом стала звездой Омского государственного академического театра драмы, народной артисткой России. А Лёва стал заслуженным артистом РФ, режиссёром и художественным руководителем Московского детского театра теней. К сожалению, он рано ушёл из жизни. О судьбах остальных я мало знаю, да и жизнь протекла так быстро, что некогда было остановиться и вспомнить ушедшее. Оказывается, для этого приходит особое время. Чем-то гордишься, а чего-то, наоборот, стыдишься. По стеклу твоего окна сползают капли дождя, а может быть это слёзы твоей души и твоей памяти по безвозвратно ушедшему.

Окончив студию, я получил приглашение в Улан-Уде (Бурятия) с перспективой наиграть репертуар и получить звание. Ах, эта доверчивая юность, которая так легко попадается на крючок надежд! Как меня ни отговаривали ребята и наш Рэм, но самолюбие молодости всегда сидит на «крыше», помогая ей «поехать». Проработал я в Улан-Уде… два дня и оказался в Читинском областном драмтеатре. Там я задержался больше года, начал играть, а потом получил предложение от друзей приехать в Казанский ТЮЗ. Уже тогда я понял, насколько сложно вживаться в коллектив с его сложившимися провинциальными амбициями и неприятием новых лиц. Начиналась травля по поводу и без. Руководство театра зачастую догадывалось об этом, когда молодой актёр, даже не забрав документы, вдруг заворачивал в казённую простыню свои нехитрые пожитки и, уронив на перроне несколько затравленных слезинок, исчезал в неизвестном направлении. В Ярославле я поработал молодым режиссёром старого народного театра, зарабатывая средства на обратную дорогу в Баку. Я изо всех сил стремился домой, скучая по своему городу, родителям и друзьям. Очень уж я оказался сентиментальным и неприспособленным к самостоятельной большой жизни. Уверенность в себе пришла позже, когда появились душевные травмы и шрамы. Поезд увозил меня из Забайкалья прямо по прибрежной полосе. На остановках продавали знаменитого вкуснейшего омуля с варёной картошкой и грибами. Солнышко, слегка запоздав, опустилось в загадочную глубь озера, расстилая на его глади разноцветно-огненную дорожку. Чуть подальше лесополоса утопала в золотом багрянце. Чудо как красиво! Тишина стояла неимоверная, прерываемая стуком колёс и осипшим гудком паровоза. Здесь нужно отдыхать сознанием и душой, а не только ловлей рыбы. С Байкала – на Каспий! Оба водоёма считаются крупнейшими озёрами в мире, но Каспий мне ближе. Я на нём вырос. Здесь произошли самые трогательные моменты моей жизни, встретились мои первые влюблённости, произошли первые стычки из-за них, и ещё много чего было впервые. И вот поезд вернул меня домой, и я «упал» на порог родного дома, олицетворяя картину «Возвращение блудного сына».

Семён Житнигор

из книги "Любить и помнить"