Биография

Честно говоря, биография – это сухофрукты, из которых потом соответствующие лица сами варят о тебе компот разновкусия.

Не знаю, планировали отец с матерью мое появление на свет или нет, но появился я точно не вовремя. 25 апреля 1942 года в зыбучих песках Каратальского района Талды-Курганской области. В тот день два звена фашистских «весельчаков» резвилось... Для начала разбомбили поезд беженцев из Харькова с громадными красными крестами на крыше, пробиравшегося в Среднюю Азию, а затем, на бреющем, расстреляли женщин, стариков и детей, веером разбегавшихся от железной дороги куда глаза глядят. И в такой момент среди гула, чада и пулеметного треска я уложил споткнувшуюся маму прямо меж рельсов и самостоятельно вывалился из родительского лона, поражаясь тому шуму, который вызвало мое появление. Мир корчился, вопил и взрывался, а я спокойно орал во всю силу своих легких, производя свое первое мочеиспускание на всю эту гитлеровскую свору. Даже знаменитое гестапо во главе с Мюллером, разведка Шелленберга и абвер Канариса не смогли добиться от своих суперагентов сведений о моем месторождении. Доложить об этом фюреру они побоялись. Полтора года мытарств и, наконец, я доставил маму в приморский город Баку, где на радость жителям Азербайджана и прошли мои детство, юность и отрочество.

Бабуля Зельда с внуками. Я во втором ряду, крайний слева 

Во главе стола всегда сидела моя бабушка Зельда, мудрая, теплая, белый пушистый одуванчик, собранный из морщинок и давший жизнь четырнадцати детям, девять из которых сгинули в тех самых сороковых... А мой отец Борис, которого боготворила вся семья за веселый и буйный нрав, был истинной душой компании. Улыбка не сходила с его лица до тех пор, пока он не скрывался в маленькой спаленке, где мама самостоятельно делала ему обезболивающий укол, а потом, легко покачивая его в своих сильных руках, шептала ему слова, понятные только им двоим. Боль на время уходила, и они возвращались в зал-столовую. Мишпуха веселилась, сидя за скромным столом в центре нефтяного громкошевелящегося города, дыша коктейлем из запахов бензина, керосина и перегретого асфальта в мазутных подтеках Каспийского моря. Пили мало, пели много. Лучшие советские песни, переходящие с киноэкрана прямо в их души. Тогда никто не делился по национальным признакам, как птицы по яйцам. Мужчины ценились женщинами за темперамент, а потом уже за храбрость, изворотливый ум, теплоту души и умение обеспечить семью. Хорошо обеспечить, и даже еще лучше! А женщин отличало то, что им Бог отпускал по своей щедрости. Или не отпускал. И тогда начиналась трагедия. Личная! На Кавказе всегда любили крупных женщин. И чем крупнее, тем лучше. А лучше – еще крупнее!

Мои родители - Катя и Борис

С детства я мечтал сменить вылинявшие сатиновые трусы на настоящие брюки. Сейчас могу признаться. С трех лет я поменял много девочек. Одних любил я, другие любили меня. А брюки мне так и не купили. Только в 8 лет я, наконец, получил эту мечту, опоясал их ремешком, нарядился в новую тенниску, носки в полосочку и сандалии. Вышел на старую Первомайскую улицу и наповал сразил всех своих сверстников, а тем более сверстниц. Босоногих, в вылинявших платьицах или растянутых маках. С течением времени я ностальгически их вспоминаю, просыпаясь от жалости к своему нынешнему возрасту. Да-да! Только много лет спустя и я, и девочки поняли, что главное для жизни – не брюки, а то, что в них ходит: отважное сердце, удача и умение найти в этой жизни самого себя. Как бы сегодня не хаяли ушедшее прошлое, заплеванное и затоптанное советское время, я его вспоминаю с любовью и теплотой. Мы жили тогда распахнуто, радостно, без особой зависти к окружающим, без этой отравляющей погони за выживанием, причем любой ценой!

Я с родителями и сестричкой Маришкой

В 12 лет я уже точно знал, что стану сантехником, зубным врачом, регулировщиком или артистом. В крайнем случае – моряком или продавцом пирожков с ливером. Вся улица наша состояла из частных дворов, старинных домов и узких коридорных квартир, так называемых «растворов». В 13 лет моя популярность дворового артиста заметно росла. Меня уже звали на торжества веселить соседей и их друзей. Я переодевался в женские (мамины) платья (это было еще до Калягина в Тетке Чарлей) красился, пудрился и выходил к гостям со своими импровизациями. Гости хохотали, аплодировали и награждали «вундеркинда» всякими вкусностями, которые всегда были кстати, и я тащил их домой для своей младшей сестренки Маринки. Папе это не нравилось! Он считал всех артистов лодырями. Для мужчины главное – это иметь в руках ремесло, которое прокормит тебя и твою семью. Он был уверен, что лучше всего быть сапожником. И когда он узнал, что я был зачислен во вспомогательный состав русского театра им. Самеда Вургуна, а потом еще по направлению поступил в театральную студию-училище в Тбилиси, то просто отказался от меня...

Позже он приехал с мамой в столицу Грузии к родичам, которые жили в Азербайджанском районе Тбилиси на знаменитом Авлабаре и разыскал меня в «театралке», на уроке Арчила Гомиашвили, которого мы все обожали. Арчил Михайлович, будучи тогда еще только тбилисской знаменитостью, учил нас выразительному слову, и папа застал нас в момент, когда мы, здоровые парни, хором распевали пословицы. Такого позора он вынести не мог и вечером гонялся за мной с армейским ремнем в руках по Авлабарской террасе. Отец был болен, слаб и еле бежал. Я, сгорая от стыда, спрыгнул вниз на кучу мусора и убежал. И только через несколько лет, когда я вышел на сцену в Гоголевской «Женитьбе» в роли Кочкарева (а позже Яичницы), в зале сидела вся наша родня, соседи и даже чужая публика, он впервые увидел, услышал и понял, что, наверное, не надо было мешать. Пусть будет, как будет! А бабуля Зельда, наш вечно седой одуванчик, вдруг развернулась к залу и неожиданно громко воскликнула: «А что вы думаете!? Это мой внук Сеня!» И зал ее понял, улыбнулся и, добро посмеявшись, аплодировал старой женщине, у которой из четырнадцати детей уже осталось четверо, но зато сколько внуков и внучек! Наверное, столько же, сколько у них. И горечи в жизни они, наверняка, повидали не меньше, но вот внука Сени – артиста у них точно не было! А за это ей аплодировали еще больше.

В роли Хосе

Родившись на рельсах, я (видимо, по этой причине) кочевал всю свою сознательно-бессознательную жизнь из края в край со своей семьей. С севера на юг, потом на запад, пока не попал в Тирасполь, где мы прожили неполный двадцать один год, отдавая самовозникшему Приднестровью все свои профессиональные и жизненные силы. Республика нас с супругой ценила, вручала нам звания «заслуженных», медали, но в определенный момент мы поняли – любовь к нам засохла, лебеди улетели, и мы, как бы в преддверии, подружились с Одессой: концерты, ведение конкурсов, постоянная сатирическая программа на «ТВ плюс» с дуэт-театром «Уморина». Поэтому, переехав сюда в достаточно колоритном возрасте, мы не потерялись, а, скорее, нашлись.

Одесса оказалась для нас не мачехой, а всеобщей Мамой. Так что теперь мы часто стоим вместе с Дюком над городом или сидим вместе с Утесовым на Дерибасовской, запросто ходим с Пушкиным по Пушкинской в поисках вечно исчезающей трости, покачиваемся на волнах Черного моря вместе с героями наших любимых писателей-одесситов, которых оказалась достаточно могучая кучка. И над всеми трагически застыла блистательная Вера Холодная, которая для всех сегодняшних одесситов по-прежнему такая же теплая, как и Бабель. Боже мой! Судьба Одессы – привлекать таланты и заставлять их сверкать в своей особой оправе.

Вот такой мы ее полюбили, обрели верных друзей и неверные доходы. И хоть возраст уже не дает возможности оседлать продюсеров очередной «Фабрики звезд», сердце все равно хочет петь молодым соловьем или, на крайний случай, чирикать воробушком! Даже не знаю, как правильнее. Давно ушли в новую жизнь, в перерождение, мои любимые родители и сестренка Маришка. Других родичей судьба забросила в заморские страны. А я часто вспоминаю свою далекую бабулю Зельду, которая всякий раз, завидев на экране Штирлица, терроризировала меня: «Сеня, это наш? А что он сказал? А кому? А Мюллер, он кто?..»

Сейчас у меня самого дети, внуки. И, надеюсь, будут еще! Потому что земля круглая, солнце горячее, а мы живые. И, как любила петь моя баба Зельда, «так будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дому, до хаты!» Теперь и я вам скажу: «Таки будьте здоровыми, потому что это – богатство! И чтобы у вас всегда было чем поддержать это самое богатство, а главное – любви всем, и побольше! Потому что без любви на кой черт нам все остальное! Музыка!»

Память странная штука. Она произвольно включает различные участки своего бытия, одновременно блокируя те, которые на данный момент тебя более всего интересуют. Чем дальше в возрастной лес ты углубляешься, тем явственнее проявляется характер прожитой тобой жизни. Праведниками не рождаются, ими становятся по образу и подобию. Поэтому больше всего людей праведных в святых книгах и на иконах. Трудно прожить большую жизнь и потом, перелистывая ее страницы, за какие-то эпизоды вдруг не почувствовать стыд или горечь. К сожалению, в отличие от кино и театра, в настоящей жизни ничего переснять невозможно. Иногда поражаешься развороту своих поступков и оценке их последствий сегодня и многолетия назад. Слава богу, юношеский максимализм, вера в то или иное не настолько перегружали мой парусник, чтоб сегодня он затонул под весом негатива. Наоборот! Корабль несется под флагом искусства, театра и эстрады, подгоняемый непредсказуемыми ветрами положительных и отрицательных эмоций.

На своем творческом пути мне пришлось написать сотни сценариев, посвященных величию идей партии, победным датам советского народа, юбилеям, инаугурациям. Я не раз ставил спектакли из обширной Ленинианы по пьесам А. Погодина и М. Шатрова. Ставил пьесы А. Гельмана, А. Арбузова, М. Розовского, В. Шекспира. Спектакли по произведениям В. Маяковского, С. Вургуна, М. Байджиева, Э. Межелайтиса, Р. Рождественского, О. Сулейменова, А. Арканова, П. Когута, У. Сарояна, французские комедии… Только сейчас понимаю, каким всеядным я кажусь, без точного вкусового определения. На самом деле, все подбиралось к самочувствию, к жизненному светоощущению.

Театральной сатирой, пародией, юмором я стал заниматься намного позже, когда в моей жизни появился эстрадно-пародийный дуэт-театр «Уморина», который мы достаточно неожиданно создали с талантливой артисткой, заслуженным деятелем искусства ПМР, лауреатом конкурсов и фестивалей Светланой Солянкиной. Звездным представлением для нас оказалось шоу «Время пародий». Никогда мы не ставили перед собой задачи рассмешить любым способом. Во главе ирония, сарказм, сатира, но иногда все же проигрывались и «удары ниже пояса». Наконец, у нас появились и любимые персонажи – два старых одессита: профессор дядя Миша и его малограмотная жена-профессорша тетя Мася. Оба – «обломки» старой, уже забытой Одессы. Они снискали особую популярность и были приглашаемы на многие юбилеи и праздники в качестве почетных гостей со спецрепертуаром.

Писал я очень много, но только в охотку. В крайнем случае по заказу. Рецензии на спектакли, фильмы, фельетоны, басни, прозу, стихи, пародии. Все это от случая к случаю. А писать надо ежедневно, чтобы «ни дня без строчки» (Ю. Олеша). Только тогда можно рассчитывать на журналистско-писательскую карьеру. Так что все, предъявляемое мной из литературного архива – это треть того, что сохранилось. Я испробовал много профессий: актер театра и кино, режиссер, ведущий, конферансье или, как теперь называют – шоумен. Работал директором и худруком различных ДК, культбазы плавсостава промысловых флотов Камчатки, и даже Дедом Морозом с 40-летним стажем. Много ездил, но особо отмечаю родной Баку. Сюда я возвращался каждый раз, когда мне нужна была тихая гавань родительского дома. Отмечу Оху на Сахалине, Петропавловск-Камчатский, Шевченко на Мангышлаке, Калининград и Тирасполь, в котором прошли двадцать лет моей жизни.

Последние годы мы с семьей осваиваем Одессу. И хотя до переезда в Южную Пальмиру мы часто здесь выступали, вели юмористические программы на ТВ, снимались на гостелеканале, в телешоу «Звезда Одессы», все же статус гостей города и его постоянных жителей, конечно, несоизмерим. К Одессе нужно относиться очень серьезно, но зато она к тебе будет относиться любовно-иронически, как бы подшучивая над тобой. Город, историю которого сотворили его великие граждане и гости, может себе такое позволить.

Семён Житнигор

Из книги "Любить и помнить"